В преддверии Дня учителя, отмечаемого в России 5 октября, «Коза» встретилась с директором школы №91, депутатом думы Нижнего Новгорода Игорем Богдановым, чтобы узнать, каково сегодня положение дел с оплатой их труда. А также спросить, почему учителя боятся разговаривать о своих проблемах публично.
– Игорь Михайлович, к вам сегодня выстроились в очередь молодые педагоги, рвущиеся сеять разумное, доброе, вечное?
– Дело в том, что сначала нужно понять, что происходит со школами, с образованием, чтобы ответить на этот вопрос. Очень много разговоров ведется в последнее время о школе – и это хорошо. Действительно, школа обласкана вниманием. Но обласкана вниманием на федеральном уровне. Когда спускается все в регионы, непосредственно в муниципалитеты, здесь, как всегда, не хватает не только внимания, но и денег.
Во-первых, надо задаться одном вопросом: что ждут родители, что ждет общество от школы? Вообще для чего она существует, для чего она нужна? Она нужна как аппарат выполнения поручений чиновников? Или она нужна обществу как институт, который занимается обучением и воспитанием? Родитель, общество искренне верят, что школа занимается детьми. Что школа обучает, воспитывает и развивает ребенка. А на деле происходит другое. Школа постоянно выполняет чьи-то указания.
У школы есть собственный план, свои дети, у школы есть идеи, школа видит каждого ребенка, школа видит каждого учителя. И она создает поэтому план, как лучше сделать так, чтобы было комфортно ребенку – у ребенка должно быть счастливое детство. Но, мягко говоря, есть три больших вопроса, жирных вопроса, которые не дают решать эту проблему – проблему воспитания детей.
Первая проблема – это низкая заработная плата. Даже не заработная плата, а оклад. Я уже неоднократно говорил о том, что понятие заработной платы – неправильное понятие. Сколько оклад, за одну ставку? Вот у меня табличка: начинающий педагог, кончив институт, будет получать за ставку 11 тысяч 695 рублей (это он получал). Сейчас будет получать 12 тысяч 270. Но проживет ли молодой человек на 12 тысяч?
– Что вы можете ему предложить в качестве дополнительного заработка и на какую сумму максимум?
– Я могу ему предложить полторы ставки, две ставки. Но это путь в никуда. Молодой человек, не имеющий опыта, молодая девушка, не имеющая опыта, не могут вести большое количество часов. Потому что к ним надо готовиться. Вот государство еще в советское время придумало, что учитель на ставку должен работать 18 часов в неделю. Сегодняшние учителя работают 25-30 часов. То есть они не просто перерабатывают – они героически совершают подвиги, выходя каждый день на 5, 6 уроков. Плюс еще 5-6 часов надо подготовиться, проверить тетради и все остальное. Получается, что мы либо человеку не платим деньги или платим очень мало, что он уходит, не задерживается. Либо мы загружаем его работой, что он делает ее я не говорю, что некачественно, – он не успевает ее сделать качественно.
Вторая проблема – проблема финансирования. Есть нормативное финансирование школ, разработанное во всех регионах, утвержденное федеральным правительством. Но этот норматив никогда не выполняется. Вот в этом году недодали с самого начала 19%. Больших трудов стоило убедить наших чиновников, что это неправильно. На сегодняшний день, на 1 октября, отдали обратно 8%. Но вед это живые деньги – деньги, которые должны «падать» на школы, с тем чтобы учитель не просто вел урок, а чтобы стимулировать его к дальнейшему росту. Мы говорим о каких-то инновациях – и забываем, что любая инновация должна быть оплачена.
И третья составляющая, третий жирный вопрос: чем занимается школа – детьми или чем-то другим. Чиновники считают, что нам нечего делать. У нас прошли сокращения во многих ведомствах – и они потихонечку перекладывают всю свою деятельность с детьми на нас – на школу. Каждый день в школу приходят распоряжения. Причем, абсолютно непонятно, кто дал разрешение. Значит, в день приходит от 10 до 15 запросов: подать такую-то информацию, подать такую-то информацию. Кроме того, все как с цепи сорвались: все считают, что мы ничего здесь не делаем – не ведем уроки, не ведем мероприятия, не развиваем детей, не выстраиваем линию каждого учителя, каждого ребенка – нам насовывают разнообразные мероприятия. В течение сентября-октября прошли: всероссийский урок финансовой грамотности (то есть бросай уроки), всероссийский урок ОБЖ, всероссийский урок ПДД, всероссийский урок экологии, всероссийский урок волонтера. То есть получается, что школа не может сама планировать свою работу – в ее работу постоянно вмешиваются другие ведомства. Да проводите вы ради бога – на стороне, с семьями, с родителями! Почему все это тащить через школу? Я всегда задаю вопрос: а просто русский и математику можно провести? А просто географию и физику, литературу и историю – можно провести? Потому что оставлять детей после уроков на сегодняшний момент очень сложно – мы же сами организовали детей на внеурочную деятельность, чтобы дети после уроков себя развивали, чтобы они полученные теоретические знания по физике, химии, математике пошли и приложили. То есть воспитание делом. Но нашу работу, на наш план, на наш проект развития, проект воспитания ребенка накладываются вот эти вещи. И не просто проведи мероприятие, а обязательно сфотографируй, выйди на сайт, подтверди, что ты там был, подтверди, что ты участвовал, и представь фото-доказательства. Чиновники перестали верить. Но ведь и фотографии можно все подделать – и число, и все что угодно.
Школу заставляют сдавать разнообразные отчеты, абсолютно ненужные, – то есть брось всю работу (убери контроль за уроками, к черту школьные мероприятия – сиди корпи над бумагами). Какое отношение имеет к школе мобилизационный отдел? Присылают бумагу в апреле или марте: прошу представить отчет за три года о работе с деструктивными организациями. И план работы на три года. Прислали в 12:00, отчет сдать в 18:00. То есть мы сами создаем бардак. Школа понимает, что своей работой заниматься некогда – надо успеть угодить чиновникам. Вот три вещи пока не будут решены, школа двигаться дальше не будет. Она существует.
– А в советское время обкомы, райкомы не висели так над душой школы?
– Если взять ругаемое советское время, то как сверху донизу было планирование, был госплан, я как секретарь комитета комсомола или как директор школы четко знал, что в августе я сдаю план работы – и я не имел права от него отступить. То есть с меня спрашивали работу. С меня спрашивали, чтобы я в сентябре уже то, что будет в мае. И я не просто планировал – я четко знал, что я это сделаю и это будет выполнено. Сейчас я не знаю, что я буду делать завтра. Хотя у меня есть план работы. У меня есть годовой план, у меня есть полугодовой, четвертной план. Есть план-сетка, есть план на день. Но все, что я планирую на день, может полететь к чертовой матери. Потому что пришли бумаги, и я на них должен ответить. Я не могу понять: зачем чиновникам нужны эти цифры? Что они делают с этими цифрами? Что они делают с этими запросами? Куда они их потом складывают? Что они анализируют?
– А почему педагоги боятся говорить о своем положении, о своей зарплате, о своей нагрузке? Почему они отказываются открыто отвечать на вопросы прессы по этому поводу?
– Наверное, что-то неправильно в системе управления, в нашем образовании. С одной стороны, мы говорим, что у нас демократическое государство. С другой стороны, мы же знаем случаи, когда в Иванове врач задал вопрос – и его обвинили в том, что он врет. У нас почему-то чиновники не просто не понимают критику – они не хотят даже слушать критику. А ведь в критике есть доля правды. Я вот всегда, когда ко мне приходит учитель или родитель и начинает критиковать, выслушиваю и говорю: давайте подумаем вместе, как это лучше сделать. Я даже не записываю фамилий ко мне обращающихся. Чтобы люди не подумали, что я потом могу какие-то репрессии сделать против него или ребенка.
Очень бы хотелось, чтобы чиновники слушали. Но чиновники у нас, как правило, считают, что они самые-самые-самые, поэтому они знают, как надо. А все вокруг них глупые. Так же со школой. Учителя давно уже, мягко говоря, подневольные люди. Все, что происходит с выборами, все, то происходит с массовыми мероприятиями, все, что происходит с какими-то тусовками… У нас же как: будут выборы – мы у себя должны создать комиссии избирательные. Хочешь – не хочешь, школа должна создать избирательные комиссии. А не дело это школы, не дело это учителей. Надо вам избирательные комиссии – мы вам помещения предоставим, набирайте людей. Вон сколько желающих болтающихся людей. Раньше всеми избирательными комиссиями занимались заводы и фабрики. А теперь потихонечку все это перевалилось на школы. Школа должна быть вне политики. Учителя должны быть вне политики. Вот видя такое отношение к себе – что вы обязаны, вы должны, вы не имеете права отказать, – учителя понимают, что где-то что-то рассказывать о своих бедах, о своей нагрузке, о своих часах, о своей зарплате бес-смы-слен-но. Потому что чиновники если и услышат, то потом будут делать выводы, а выводы они делают, как правило, в отношении руководителя учреждения. То есть, если руководитель учреждения не убедил своих сотрудников, значит, он плохой руководитель.
– Но ведь вы не боитесь сейчас говорить мне это. Почему?
– Дело в том, что я с комсомола был воинствующий. Хотя один в поле не воин. Но, с другой стороны, вот та репутация, которую я имею, она, конечно, приносит мне не только неприятности, потому что приходится отстаивать правду. Хотя бы малейшее «окошко», маленькая трибуна, где можно все-таки высказать свое мнение. Пусть оно неугодно власть имущим, но говорить надо. Вот я еще раз смотрю на табличку из бухгалтерии: было 11 тысяч 600, стало 12 тысяч 200. На 600 рублей поднялся оклад. У профессионала было 13 тысяч, стало 14 тысяч. У человек с 30-летним стажем работы было 14, стало 15. Если мы хотим качественной работы школы, если мы хотим получить от школы то, что хотят родители и общество – то есть воспитанного ребенка, обученного ребенка, развитого ребенка – мы должны понимать, что нельзя платить нищенскую зарплату за воспитание будущего поколения.
Поддержите наше СМИ любой посильной для вас суммой – один раз,
или оформив подписку с помощью онлайн-кассы.
Став подписчиком KozaPress, вы будете поддерживать стабильную работу издания,
внося личный вклад в защиту свободы слова.
18+