.jpg)
На минувшей неделе корифей реставрации памятников деревянного зодчества, лауреат государственной премии Александр ПОПОВ официально заявил об отказе от ведения авторского надзора при намечаемой реставрации дома Павловой – одного из самых ценных экспонатов архитектурно-этнографического музея «Щелоковский хутор» в Нижнем Новгороде. При этом ранее по заказу музея господин Попов разработал проект восстановления этого объекта культурного наследия, однако участвовать в торгах за право его реализации также не стал. В интервью «Козе» мастер объяснил, почему, вложив столько труда в проектирование, он отказался от практической работы, огорчив нижегородцев, страшащихся очередной утраты деревянного памятника.
– Александр, принцип, который Вы пропагандируете – реставрация на всех этапах должна вестись одной командой. Почему же вы не стали участвовать в конкурсе на восстановление дома Павловой, объявленного администрацией Нижнего Новгорода? Ведь вы уже начали работать с этим объектом.
– Да, я действительно считаю, что, если работы не ведутся одной командой, в которую входят и архитекторы, и инженеры, и мастера-ремесленники различных специальностей, реставрация не может быть выполнена на надлежащем уровне. Наш реставрационный центр уже два десятилетия функционирует в качестве такой команды, и нам бы очень хотелось поработать в вашем музее не только с карандашом и рулеткой. Но условия конкурса были сформулированы таким образом, что в соответствии с ними памятник отреставрировать просто невозможно.
– Вы имеете в виду сумму контракта?
– Да, и сумму тоже. Хотя это общая проблема отрасли, ведь повышающие коэффициенты не принимались государством к реставрационным расценкам, начиная с 2011 года. Вы можете себе представить, чтобы обычные строители на обычном объекте сейчас работали по расценкам восьмилетней давности?
– С трудом.
– Вот и я тоже с большим трудом. В общем, такого не может быть. Но почему-то считается, что на объектах реставрации это приемлемо. Сумма, заложенная в конкурсе, – 35 миллионов, хотя для такого памятника по-хорошему требуется не меньше 50. Но дело не только и не столько в сумме, сколько в сроках. Памятник предлагается восстановить за 22 месяца, а для восстановления такого объекта нужно хотя бы три года.
– Но ведь наверняка найдутся те, кто заявится на конкурс, кто посчитает, что денег и времени вполне достаточно?
– В этом-то и трагедия. Потому что удешевление неизбежно будет вестись за счет качества работы на памятнике. Для меня, для всех сотрудников нашего центра это неприемлемо – и с профессиональной, и с этической точек зрения.
– Но почему в таком случае Вы не приняли на себя хотя бы авторский надзор?
– По двум причинам. Во-первых, потому, что авторский надзор, особенно на таком сложном памятнике, как дом Павловой, должен проходить в режиме практически ежедневного присутствия автора на объекте – иначе это превращается в профанацию. А учитывая, что делать памятник будет не наша команда, я себе такой роскоши позволить не могу, ведь мы сейчас работаем на двух очень непростых объектах из Татарстана. А во-вторых, по причинам, которые я только что назвал: если бы я взялся за надзор, то первой записью в журнале стало бы предписание о приостановке работ. В департаменте культуры и управлении капитального строительства Нижнего Новгорода сидят очень милые люди, они меня долго уговаривали. И я им честно сказал: вам нужно такое предписание? Ну, такой сценарий их как-то не особенно вдохновил.
– Почему все так радикально? Неужели нельзя все же провести какие-то работы, пусть не идеально?
– Нет, не получится – любые «неидеальные», как Вы говорите, работы, неизбежно нанесут ущерб памятнику, если вообще его не погубят. Вот вам предложили бы полостную операцию сделать «не идеально». Например, шунтирование сердца провести за полчаса силами фельдшера или студента мединститута, вы бы согласились? Дом Павловой – памятник весьма ответственный по двум причинам. Во-первых, он объективно очень сложный, сохранил большое количество подлинных элементов – не только конструкций и декора, но даже и интерьеров, что вообще-то большая редкость. Ну и сами по себе конструкции тоже очень сложные – две двухэтажных избы, ворота и светелка над ними, двор… Мы посчитали, что для реставрации этого памятника необходимо задействовать специалистов не менее чем восьми ремесленных реставрационных специальностей. Это плотники, столяры, резчики (на доме фантастически красивая глухая резьба), кровельщики (кровля была из дранки, ее надо соответствующим образом заготавливать), кузнец, это специалисты по фундаментам, это печник и штукатур. Все эти специалисты должны работать в команде, и многие из них нуждаются в специальном оборудовании. Например, нужна кузница, столярная мастерская с соответствующими станками, камерой для просушки древесины и другое. Отдельный вопрос – заготовка качественного леса, которая производится только в зимнее время.
Ну а вторая причина – здание доведено до очень тяжелого физического состояния. Необходима частичная замена венцов сруба, сгнивших и провалившихся полов первого этажа. Это невозможно сделать без полной переборки здания – то есть все элементы дома надо промаркировать, разобрать и собрать заново с заменой аварийных – венцов сруба, балок, полов, стропил и прочего. Причем работы, разумеется, нужно вести по историческим технологиям и репликами исторических инструментов. Это, вообще-то, нужно делать на любом деревянном памятнике, но на этом – особенно. Тут любой «фальшак», любая работа бензопилой или электрорубанком, любое оцилиндрованное бревно будут бросаться в глаза даже не специалисту. Дом Павловой – один из самых интересных и ответственных объектов, с которыми мне приходилось работать в последние годы, это, безусловно – жемчужина вашего музея.
– И чем же конкретно грозят урезанные сроки и недостаточное финансирование?
– Тем, что памятник перестанет быть тем, чем называет его статья три закона об объектах культурного наследия – «подлинным источником информации о развитии культуры», в данном случае – строительной культуры поволжской деревни XIX века, строительной культуры русского старообрядчества. Понимаете, каждый объект деревянного зодчества несет на себе целый пласт уникальной, только для него характерной информации –материалы, из которых он был построен, следы инструментов, которыми он был выполнен, плотницкие и столярные приемы, использованные в конструкциях и декоре, методы гидроизоляции, особенности организации отопления и тому подобное. Причем вы никогда не можете предсказать, с чем столкнетесь на том или ином объекте. Например, на одной из деревянных церквей XVIII века мы столкнулись с двумя абсолютно одинаковыми окнами – и по форме, и по размерам. Там все окна были разные, и только два окна по размерам и внешнему виду совпадали один в один. И только в ходе переборки мы обнаружили, что конструктивно они изготовлены совершенно по-разному – очевидно в артели работали два мастера из двух разных деревень. А может и из одной. Но каждый делал так, как научили его отец, дед, а учили они по-разному.
Если памятник достраивался, перестраивался или хотя бы ремонтировался, что бывает практически всегда, то он содержит несколько разновременных пластов такой информации. И при подлинной реставрации все эти вещи фиксируются, сохраняются, в случае замены аварийных конструкций – воспроизводятся мастером. Ведь реставрация – это не только сохранение внешнего облика памятника; в ее основе – сохранение и возрождение той строительной культуры, в которой был создан объект. А что происходит, если средств на реставрацию недостаточно? Тогда на всем начинают экономить! Вместо заготовки леса по правилам берут какой попало, какой проще и дешевле купить и доставить на объект. Вместо исторического инструмента работают бензопилой. Вместо сбежистого бревна, у которого диаметр, как заложено природой, уменьшается от комля к вершине, берут обработанное на станке под идеальный цилиндр. Так как у фирм, которые берутся за такие неисполнимые контракты, обычно нет своих специалистов-ремесленников, то в лучшем случае ищут компетентных субподрядчиков и раскидывают работу между ними – столярку делает один, ковку другой и так далее. Но при таком подходе никто не будет разбираться, как там был сделан косяк окна – на шипах, нагелях или еще как-то! Сделают, как умеют сами. И в итоге после пары-тройки таких «реставраций» вместо подлинного памятника на его месте возникает некий объект конца XX – начала XXI века, исполненный по строительным технологиям нашего времени и несущий информацию не о XVII, XVIII или XIX веках, а о печальном состоянии реставрационной отрасли в России постсоветской эпохи. Впрочем, иногда для этого хватает и одной «реставрации»: у вас в Нижнем примеры имеются, типа «шахматного» дома Троицкого.
– Но как это может получиться, если есть сделанный профессионалом проект реставрации, авторские чертежи и авторский контроль? Вот взялись бы Вы за надзор на доме Павловой – и, возможно, удалось бы избежать такой ситуации!
– Еще раз повторяю: дело не в проекте, а в технологии! Если фирма не владеет этой технологией, ничего не получится! Смотрите: в Интернете вы сейчас можете легко найти чертежи последней модели «Форда» или «Тойоты». Но сможете ли вы собрать этот автомобиль у себя в гараже? Хорошо, не в гараже – на ГАЗе? Даже под руководством разработчика. Даже если вы возьмете на субподряд пару-тройку инженеров из этих фирм. У вас на ГАЗе все равно получится типичный продукт отечественного автопрома, и без владения всей технологической цепочкой никакие чертежи вам не помогут! И если тот или иной коллектив не владеет реставрационными технологиями, а умеет собирать бани из оцилиндрованного бревна, то какими бы не были чертежи, все равно получится баня! Даже если на ней будет крестчатая бочка на четыре лица… В худшем случае на выходе вы получите просто уродца. В лучшем – среднего уровня ремесленную копию, но все равно уже не подлинный памятник.
– Но, может быть, стоит хотя бы избежать худшего случая?
– А зачем? Овчинка стоит ли выделки? Во всем мире произведения искусства стремительно дорожают – это видно по ценам международных и национальных аукционов. Памятники архитектуры — тоже. Последняя тенденция пока не очень заметна в России, но это общемировой тренд, и мы его тоже ощутим, скорее рано, чем поздно. Тем более число памятников русского деревянного зодчества с каждым годом стремительно уменьшается – они горят, разваливаются, их сносят. А ведь русское деревянное зодчество – уникальное, неповторимое явление, ничего подобного в мире не существует; скажем, скандинавское или японское деревянное зодчество совершенно другое! Это явление того же уровня, что русский балет или русский авангард. И получается, что тратятся государственные деньги, усилия людей – для чего, на что? Чтобы на месте уникального произведения искусства создать современную поделку? Чтобы лишить народ, общество, человечество, которому в конечном итоге принадлежит это наследие, какой-то его части и построить вместо него добротный сарай? Спасибо, я в этом участвовать не буду, с постройкой сарая справятся как-нибудь и без меня.
– Вы утрируете?
– Нет. Вот представьте, что не народ, не человечество; владелец произведения искусства – вы сами. Вот у вас, предположим, есть картина Рафаэля в собственности. Представили?
– Нет, не могу себе представить, что у меня в моей однокомнатной квартире висит подлинный Рафаэль.
– Ну хорошо, не Рафаэль. Пусть Шишкин. «Утро в сосновом лесу». Нашли на чердаке, когда проводили обследование объекта, подаренный Горькому этюд. Представили?
– Ну, хорошо, это более реальный сценарий, «Мишек» Шишкина представил. Видел их авторское повторение в Дагестанском музее изобразительных искусств – кстати, довольно потрепанное, даже холст поврежден.
– Вот, отлично! И представьте, что ваша картина тоже повреждена временем, людским небрежением и нуждается в реставрации. И вы отдаете ее в мастерскую, лицензированным специалистам. И через некоторое время вместо подлинной картины вам возвращают какую-то мазню... ну пусть не мазню – назовем это добротной копией, старательно выполненной учащимся художественной школы. Сидел там такой очкастый мальчик с высунутым языком, старательно водил кисточкой, сверяясь с открыточкой из Третьяковки. И вы, понятно, начинаете возмущаться. А вам говорят: милый товарищ, какие претензии? Медведица одна штука есть? Наличествует! Медвежата на месте? На месте, по бревну лазают, числом четыре! Елки-палки растут? Зеленеют, краше прежнего! Так вот берите, оплачиваете чек за работу на стотыщ и радуйтесь! Что вы скажете на это?
– Ничего не скажу, пойду в полицию писать заявление о преступлении в форме мошенничества.
– Вот! А у нас государство, общество – оплачивает, утирается, и воображает, что все еще владеет уникальным культурным достоянием, а вместо него – с каждым годом все больше и больше подделок. Дешевых подделок, дорогих подделок, разных подделок, изготовленных на деньги налогоплательщиков, за наш с вами счет. И вот получается, что средства, которые выделяются на реставрацию, в нашем случае – на реставрацию экспонатов музея на Щелоковском хуторе, будут потрачены на их уничтожение. На создание мазни вместо великих полотен.
– Что же должна сделать власть – муниципальная, областная?
– Отменить этот конкурс. Скорректировать условия до приемлемых, особенно по срокам. Они гонят к юбилею города? Так вот, если все оставить так, как есть, мы дома Павловой к этому юбилею лишимся.
Поддержите наше СМИ любой посильной для вас суммой – один раз,
или оформив подписку с помощью онлайн-кассы.
Став подписчиком KozaPress, вы будете поддерживать стабильную работу издания,
внося личный вклад в защиту свободы слова.
18+